Станция назначения - Харьков (Розыск - 2) - Юрий Кларов

Но побеседовать о Винокурове нам не удалось. Дверь распахнулась, и в комнату вошел Борин. За его плечом белело лицо приказчика Филимонова. Обычно Борин предварительно стучался.

- Что случилось, Петр Петрович? - спросил я.

- Глазуков убит.

III

К двадцатому году упали в цене не только деньги, но и человеческая жизнь. Поэтому покойники в России исчезли. Их заменили "покойнички", "жмурики", "подснежники" (если трупы находили по весне), "мертвяки", "дохлики". Люди теперь не умирали. Они "откидывали копыта" "отдавали концы", "околевали", "играли в ящик", или, в лучшем случае, "загибались". Их не убивали, а "ставили к стенке" "разменивали", "шлепали", "цокали", "пришивали", "вздергивали", "отправляли на луну" и "в ставку Духонина". А о символе вечного покоя придумывали веселенькие загадки - "Начинка мясная, а пирожок из дерева...".

Но Борин отличался консерватизмом. Об цеплялся за вышедшие из употребления слова с тем же упорством, с каким, несмотря ни на что, продолжал носить галстук, бриться, подстригать бородку, усы, следить за ногтями. Поэтому Анатолия Федоровича Глазукова не "укокошили" и даже из "пристукнули", а респектабельно убили. Но все же то чего он опасался еще в восемнадцатом году, когда назвал мне на допросе Михаила Арставина, Дублета и Пушка, произошло: помер он без покаяния. Судя по всему, на это времени ему не оставили...

Труп члена союза хоругвеносцев обнаружила кухарка Глазукова, которая тут же кинулась к постовому милиционеру, а тот в свою очередь сообщил об убийстве в районный комиссариат. Когда Филимонов пришел к хозяину, в доме Глазукова уже находились работники уголовного розыска. А несколько позднее о случившемся Борина поставил в известность наш пост наружного наблюдения.

Было уже одиннадцать часов. Отослав Хвощикова отдыхать, я спросил у Борина, кого из бригады он направил на место происшествия.

- Там сейчас наши работники, которые вели наблюдение за домом.

- А кто дежурил?

- Агент первого разряда Прозоров и агент третьего разряда Синельников.

Оба агента были прикомандированными к бригаде сотрудниками Московского уголовного розыска и оба не имели никакого опыта розыскной работы, Прохоров попал в розыск после демобилизации по ранению всего три месяца назад. А стаж Синельникова был и того меньше. Вряд ли мог быть какой-либо толк от их участия в осмотре места происшествия.

Борин без слов понял меня и объяснил:

- Я туда сам хочу подъехать и уже заказал машину. Сейчас выеду.

- Вместе со мной, - сказал я.

Он наклонил голову.

- Выходит, убили под бдительной охраной вашего наружного наблюдения, а, Петр Петрович?

- Прозоров и Синельников не виноваты. Их обязанность - Кустарь. Инструкция.

Это я знал и без него. Но инструкция, однако, не предусматривала убийство человека, за домом которого следят работники милиции.

- Они слышали какой-нибудь шум, крики?

- Нет, говорят, все было, как обычно.

- Время убийства установили?

- Судебно-медицинский эксперт тогда еще не приезжал.

- Где обнаружен труп?

- В комнате, примыкающей к мастерской, - сказал Борин и взглянул в сторону сидящего на диване Филимонова. Это был деликатный намек: дескать, стоит ли вести подобные разговоры в присутствии приказчика покойного?

Филимонов, пресноглазый, с желтым, обескровленным лицом, сидел, уткнув подбородок в ладонь, и снизу вверх безотрывно смотрел на меня, будто чего-то ожидая.

- Вы в какое время обычно приходили к Глазукову?

- К Анатолию Федоровичу? - переспросил он меня, словно не понимая, о ком идет речь.

- Да, к хозяину.

- Как положено.

Я никак не мог преодолеть нарастающее раздражение:

- А как "положено"?

Филимонов замигал заплывшими глазами:

- Спозаранку положено. К семи, значит.

- Сегодня, выходит, запоздали?

- К Анатолию-то Федоровичу? - вновь переспросил Филимонов.

- К нему самому, к Анатолию Федоровичу.

- Выходит, запоздал.

- Почему?

Приказчик со всхлипом вздохнул:

- Ежели меня в чем подозреваете, то напрасно. Бог свидетель.

- Я вас не подозреваю, а спрашиваю: почему сегодня вы явились к хозяину позднее, чем обычно?

- Гулял я ночью.

- По улицам?

- Зачем по улицам? Как положено гулял, на дому.

Филимонов умоляюще посмотрел на Борина.

- На свадьбе, говорит, был, - пришел тот на помощь.

- Вот, вот, - подхватил Филимонов. - Племяша своего женил, сынка сестры, значит. Потому и припоздал.

- Всю ночь на свадьбе были?

- Всю ночь, чтоб без обиды.

- Покойного предупреждали, что придете позже обычного?

- А как же? - удивился приказчик и торопливо сказал: - Давеча предупреждение о том сделал: так, дескать, и так, свадьба, значит, и все такое прочее. Так что малость припоздаю, извиняйте.

- Ну а он что?

- Да ничего. Гуляй, говорит, Филимонов. Делов, говорит, у нас с тобой нынче не много, не то что в старое время. Чего не погулять? Что ни день, то воскресенье. Настоящий наш покупатель, дескать, или помер, или в хлебные края подался. Потому, говорит, утром и без тебя очень даже свободно управлюсь. Ну и шутку пошутил: чтоб я пьян-де не был, а из пьяна не выбивался.

- Вы когда от Глазукова ушли?

- На свадьбу-та? - Он на мгновенье задумался. - Видно, часа в четыре пополудни. Может, в пять.

- Хозяин один оставался?

- Один.

- Ждал кого-нибудь?

- Будто нет.

Наступила пауза. Потом Филимонов сказал:

- Весел давечи был Анатолий Федорович. Не вещало, видать, сердце чего дурного. А прихожу сегодня - нет человека. Вчера был, а сегодня нет. Вон оно как. Не зря, видно, говорят, что промеж жизни да смерти и блошка не проскочит. Завсегда так: живем с пооглядкой, а помираем - впопыхах... Вы только про меня чего не подумайте, гражданин Косачевский. Я Анатолию Федоровичу - хорошо ли, худо ли - двадцать лет служил. Всякое, конечно, бывало: в плохое было, и доброе. А двадцать годков никуда не скинешь. Потому и сострадание к нему имею. Как без сострадания? Без сострадания никак нельзя. Хоть и эсплотатор он был, а все ж благодетель мне.

Филимонова прорвало. Он говорил без умолку, дергаясь и захлебываясь словами. Я никогда не был любителем поспешных выводов, но похоже, что смерть хозяина действительно потрясла его.

- Дубликаты ключей от сейфов у вас?

- Нет, у меня, - сказал Борин. - После завершения операции он их мне вернул.

Дежурный доложил о машине.

- А мне как же? - вскочил приказчик. - С вами или остаться?

- Пусть подождет в дежурке? - спросил у меня Борин.

- Пожалуй. Посидите пока у дежурного, Филимонов. Газету почитайте. Когда вернемся с Петром Петровичем, пригласим вас. Не возражаете?

- Чего тут возражать? Я человек маленький. Как прикажете...

Приказчик проводил нас на первый этаж. Когда мы с Бориным вышли, нас уже ждала машина.

У лавки, расположенной по соседству, толпился народ, преимущественно женщины. Тут же наклеенное на стену объявление оповещало всех о том, что в городе по решению Московского Совдепа проводится банная неделя. Каждому гражданину предоставлялась возможность приобрести по талону в своей лавке кусок мыла. Тут же красовался агитплакат с изображением лихого парня в картузе и смазливой девицы в красном платочке. Чувствовалось, что парень не столько мечтает о бане, сколько о любви. Но не тут-то было. Стихотворный текст плаката убедительно свидетельствовал о том, что путь к взаимности лежит только через баню. Он (подчиняясь зову серца): "Полюби, красотка, Ваню. Разговоры коротки". Она (следуя разуму и призыву Совдепа): "Ты сходил бы прежде в баню да заштопал бы портки".

У плаката, прислонившись плечом к стене, стояла прозрачная молодая женщина из "бывших". В одной руке она держала кошелку фасона "Как Иркутская ЧК разменяла Колчака", а в другой - томик Блока. Увы, автор стихов на плакате Блоком не был... Но я подумал, что если трубадур бани особым поэтическим талантом и не отличался, то был, по крайней мере, чистоплотным человеком, добросовестно отрабатывающим свой паек. А это в конечном итоге самое главное в любой профессии.

Борин открыл передо мной дверцу машины, и я протиснулся на сиденье.

- Как, Петр Петрович, приобрели уже залог взаимной любви?

- Мыло в смысле? - улыбнулся он одними глазами. - Еще вчера. Я четверть фунта, да еще жена столько же. Великолепное мыло, довоенное. Говорят, с юга привезли...

Нет, судя по военным сводкам, мыло в Москву могли привезти откуда угодно, но только не с юга. Там теперь было не до мыла. "Болярин Петр", как именовали Врангеля в церквах, провозглашая ему многолетие, уже закончил со своим "великим сидением". Как только Красная Армия прорвала оборону белополяков и, в прорыв была введена Первая Конная, части генерала Слащева высадились у озера Молочное и начали наступление на Мелитополь. А вскоре перешли в наступление и другие врангелевские корпуса. Похоже, что линия нашего фронта на юге уже опрокинута. Вряд ли 13-я армия в состоянии выдержать такой мощный удар. Нет, на юге не до мыла. Это о Москве, видно, позаботился Омск.